– Она говорила, что ее подкинули.

– Мы так ей сказали. Я хочу сказать тебе правду, чтобы ты научился понимать ее лучше, щадить ее, потому что ее сердце не выдержит еще одного предательства.

– Еще одного?

– Неважно. Я хочу сказать о другом. Мама Марии была больна. Никто не знал, и не догадывался, пока не родились дети. Погодки. Первый мальчик, вторая, через год, девочка. Постродовой синдром вскрыл некоторые психологические проблемы, и женщина стала вести себя неадекватно. Она не была замужем, гражданский супруг не выдержал нестабильного поведения сожительницы и бросил ее с двумя детьми. Это нанесло несчастной сокрушительный удар. Соседи слышали, как она била посуду и кричала не своим голосом, и вызвали полицию. Полиция опоздала. В кроватке, придушенная подушкой, лежала девочка, а она, эта несчастная безумная женщина стояла на балконе пятого этажа с мальчиком в руках. Ее не успели остановить… – Елизавета нервно сглотнула, я же, вообще, перестал дышать. У меня в голове не укладывалось. Я слышал, о подобных случаях. Женщины сходят с ума, брошенные своими любовниками, но это всегда было где-то далеко, в другом измерении.

– И женщина, и мальчик погибли. Машу спасли, с трудом. Она не дышала уже, а в больнице вскрылись проблемы с сердцем. Очень тяжелый порок, который усугубился на фоне стресса. Социальные работники искали отца и нашли, но он отказался от больного ребенка, как и бабушки с обеих сторон. Врачи ее приговорили, родственники бросили, а мать пыталась убить. Конечно, я не могла ей рассказать о таком. И ты не расскажешь, я надеюсь. Нашу семью хорошо знали, и про несчастную малышку мне сообщила медсестра из больницы, куда попала Маша. Ее история потрясла меня, я не могла пройти мимо такого тяжелого случая. Два года, забросив остальных детей, я ездила по лучшим кардиологическим клиникам страны. Ей сделали несколько сложных операций, и угроза жизни миновала. Маша не понимает всей серьезности последствий своего заболевания. Я виновата, но уже поздно что-то менять. Я с детства оберегала ее, не акцентировала внимание на проблемах с сердцем, которые окончательно никуда не делись. Не хотела пугать и расстраивать. Конечно, мы с ней постоянно посещаем кардиолога, но Маша считает, что это просто процедура, вроде визита к стоматологу раз в полгода. Пока она жила дома, я могла ее контролировать. Но сейчас у меня такой возможности нет.

– Вы хотите сказать, что, Маша больна? – по спине побежали мурашки, в горле образовался ком.

– Ничего страшного, если она будет следить за здоровьем. У нее часто скачет давление, и это может спровоцировать сердечные нарушения. Я приучила ее контролировать скачки, и она знает, какие нужно принимать лекарства. Ей противопоказаны серьезные физические нагрузки. Когда она собралась поступать в балетное училище, это я направила дополнительным конвертом медицинские документы. Предварительно я поговорила с кардиологами, которые разрешили нам спортивные секции и физкультуру, когда она училась в школе. Ответ был категорический – профессионально Маше заниматься любым видом спорта нельзя. Для общего укрепления мышц – пожалуйста. К тому же балет – это выступления, волнения, перелеты, часовые пояса, перепады давления. Я говорю тебе об этом, потому что ты взрослый и ответственный человек. Я говорила и с Машей, но она до сих пор, словно в розовых очках. Она не относится серьезно к проблемам с сердцем, а это опасно.

– Что я должен делать? – растерянно спросил я.

– Просто быть внимательным и бдительным, – мягко ответила Елизавета, взяв меня за руку. – Просто любить ее. Многого не нужно. У счастливых людей сердце не болит. Правда же?

– Наверно… – рассеянно пробормотал я, пребывая в растрепанных чувствах. – То есть я должен ее как-то отговорить поступать в балетное училище? Она так мечтает об этом.

– Да, я знаю. Ей сложно понять, что желания и таланта мало. Маша уверена, что врачи преувеличивают угрозу, но я не могу позволить ей рисковать.

– Да, спасибо. Я вас понял, Елизавета Владимировна, – произнёс я. Женщина поднимает на меня свои ясные глаза, и я понимаю, что это еще не все…

– Дима, я должна предупредить, что вы оба должны крайне серьезно отнестись к вопросу беременности. Двойная нагрузка на сердце. Маша должна состоять на учете с самого первого дня, когда узнает, что беременна. Никакой самодеятельности. Проконтролируй, пожалуйста, этот момент.

– Конечно. Можете на меня положиться, – уверено пообещал я.

«Можете на меня положиться.» Мать вашу, блядь! А теперь я стою на балконе босиком, дрожа от холода, с сигаретой в зубах, думаю, с чего начать разговор с тещей после того, как нарушил обещание. Не по своей вине, но какая теперь разница. Так, вроде, Маша сказала? Какая теперь разница.

Пять месяцев беременности! Хорош муж, даже не заметил. Да, и как тут заметишь? Она же танцовщица, тело все подтянутое, стройное. Не видать ничего. Как вспомню ее испуганную мордашку и дрожащие губы, так внутри все кровью обливается. Обнять бы ее и утешить, но клокочет все от ярости.

Я злился на нее не потому, что она молчала, хотя и за это ей нужно было всыпать крепкого солдатского. Я был в ярости от того, что она подвергла угрозе свою жизнь и жизнь нашего ребенка. Не маленькая девочка. Маша знает про свои проблемы с сердцем. И я отказываюсь понимать подобную глупость, иначе я назвать ее поступок не могу.

Я все-таки решаюсь и звоню Елизавете Красавиной, которая, несмотря на раннее утро, берет трубку сразу. Когда я обрисовываю ей ситуацию, она какое-то время молчит. Я пытаюсь объяснить, что мы вовсе не планировали детей, пока Маша не закончит образование, и даже речи об этом не было. И это так. Я никогда не хотел сделать из жены рожающую в год по ребенку клушу-наседку. Я хотел, чтобы Маша встала на ноги, поверила в свои силы, повзрослела, в конце концов. Я люблю ее, но она дитя, несмышленое и безответственное. Я не представляю, что Маша будет делать с ребенком.

– Дима, я приеду через три-четыре часа, и мы вместе съездим к доктору, у которого она состоит на учете. Не волнуйся, все будет хорошо, – сказала Елизавета, немного меня успокоив. По крайней мере, я не один буду с Машей воевать.

Уснуть мне так и не удалось, а вот будущая мамочка вырубилась и спала до самого приезда Елизаветы. Я думал, что самое сложное позади, но ошибся. Маша встала в позу, заявив, что ни в какую больницу с нами не поедет.

– Я отлично себя чувствую. У меня ничего не болит. Давление в норме. Волноваться не о чем, – короткими четкими фразами декламировала она в ответ на наши просьбы ее послушать голос разума… нашего, коллективного, раз своего нет. Спорить было бесполезно. Мы сдались, сойдясь на том, что в понедельник Маша пойдет в больницу вставать на учет, сдаст все анализы и посетит кардиолога.

Уже на пороге, прощаясь, Елизавета тихо шепнула мне:

– Сходи с ней, Дима. Не пускай ее одну.

– Разумеется. Вам и просить не нужно было.

Мама Маши уходит, а мы с ней остаемся одни в мгновенно накалившейся обстановке. Как насупившийся ежик, Маша с воинственным оскорбленным видом сидит в кресле, обняв себя за плечи и подогнув ноги.